Ральф сидел на церковной скамье из дубового массива без единого проблеска мысли в глазах и перебирал пальцами бусинки розария. Свет пробивался внутрь сквозь витражные стекла и ложился на лицо священника разноцветными пятнами. Не было в его облике ничего необычного — на святом отце была все та же черная сутана с белой колораткой, что и всегда, - если бы не его легкая небритость и оторопелый, абсолютно потерянный вид. В церкви было тихо. Мир снаружи, казалось, тоже замолк.

В день, когда все началось, Ральф был в отчем доме. Он сидел подле кровати матери в спальне с уютными обоями нежно розового цвета и держал ее за руку. Ветер, легко качавший занавески из старого жаккарда, приносил с собой запах скошенной травы. За окном пели птицы. В комнате же воздух бы спертым и тяжелым: в ней витала болезнь. Под потолком застыло бессилие.
Спустя какое-то время мать Ральфа перестала дышать, и маска смерти застыла на ее лице. Мужчина почувствовал прилив преступного отчаяния и рвано вздохнул, усилием воли сдерживая слезы. Он пытался утешить себя тем, что теперь она с Господом, но чувства не желали покидать его — Ральф по-прежнему ощущал душераздирающую смесь уныния и безнадежности.
Поцеловав мать в лоб и прошептав слова прощания, мужчина поднялся. Он дошел до ванной, умылся холодной водой и, упершись руками в раковину, попытался собраться с мыслями. Нужно было рассказать о случившемся отцу.
Ральф обнаружил последнего на веранде. Старик сидел в плетеном кресле и курил сигарету. Когда он увидел сына, то, кажется, понял все без слов.
Тяжело описать словами тот сонм чувств и эмоций, что испытал Ральф, когда увидел свою мать. Она появилась из темноты дома и теперь смотрела на него чужими глазами. Этот бездумный взгляд, от которого бросало в дрожь, навсегда въелся в память мужчины вместе с криками отца, на которого она накинулась. В них было мало человеческого.

Отец Ральф дернулся, будто бы резко отойдя ото сна, когда услышал удар в дверь, эхом пронесшийся под сводами церкви. Глаза его оживились, и сердце в один момент зашлось в беспокойной пляске. Священник вскочил на ноги и развернулся ко входу. Двери оставались неподвижными. В воздухе повисла тишина.
Поколебавшись некоторое время, Ральф взял в руки тяжелый подсвечник и легковесной поступью двинулся к источнику звука. Он не был уверен в целесообразности подобного поступка, однако щемящая нота последней надежды толкала его на мысль о том, что снаружи еще могли остаться люди.
Замерев, святой отец приложился ухом к двери. Сердце его билось предательски громко, ладони вспотели. Подсвечник неприятно холодил руку. Не расслышав ничего, отец Ральф подал голос первым.
- Кто там?
На вопрос отозвался женский голос, и священник поспешил отворить массивную дверь. Выглянув из открывшегося просвета, он увидел девушку и опешил на мгновение, задержавшись взглядом на ее кровавой майке, однако вовремя среагировал, распознав поблизости знакомый хрип, от которого волосы на голове вставали дыбом — схватив незнакомку за руку, Ральф буквально рывком затянул ее в церковь, после чего, без всякой жалости бросив подсвечник на пол, поспешно закрыл дверь обратно.

Священник захлопнул дверь и прижался к ней спиной, чувствуя, как заходится сердце и покалывает на руках пальцы. Эмоции, которые теперь так часто испытывал Ральф, напоминали ему детские — те, что он ощущал, когда отец играл с ним, пятилетним мальчишкой, в «пугалки». Родитель имел талант преображать любые детские забавы. Так он, надевая на себя старые меховушки и вымазывая лицо в саже, предлагал Ральфу особого вида прятки. Последний находил укромный уголок и, зажавшись в нем, предвкушал потеху, испытывая жгучее волнение. Когда отец все-таки обнаруживал мальчишку и хватал его за ногу, распевая тягучим басом свое «попался!», тот заливался в крике. Ральф визжал от ужаса и восторга, но его испуганные вопли позже переходили в облегченный смех. Теперь «в конце» не было упоения и радости, а за страшной маской скрывался вовсе не отец. Оставался лишь первобытный страх, безотчетный ужас и возбужденное предвкушение чего-то неизбежного.
- Не произноси имя беса, не призывай нечистого, - священник нерешительно поднял руки и растерянно посмотрел на молодую женщину, - Хотя бы здесь. Пожалуйста.
Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что смотрел в глаза смерти и ни разу не испугался – не верьте ему. Ральф испугался. Где-то внутри затаилась нервная дрожь. Священник медленно считал про себя, ожидая того мгновения, когда все закончится. Он умрет — так или иначе. Может, это не самая худшая участь? Мужчина тихо вздохнул и опустил глаза к полу, подумав о том, что происходит сейчас снаружи.
- Я — отец Ральф, пастор прихода и настоятель этой церкви, - отозвался, наконец, священник. Он неуверенно поглядывал на незнакомку, рассматривая черты ее лица, - Я услышал шум и решил... помочь. 

Брови отца Ральфа едва дрогнули, когда до его ушей дошел комментарий женщины. Священник не знал, что это — ироничное замечание или простая констатация факта, - и посему решил просто промолчать. Когда новоприбывшая представилась ему, он, не переставая осторожно наблюдать за ней, кивнул головой в знак своего почтения. 
- Вы не правы, - отозвался Ральф спокойным и ровным голосом, - До конца дней своих я останусь служителем Господа нашего Бога.
Священник не лгал: он продолжал проводить литургию часов каждый день даже после того, как пропал министрант, помогавший ему во время богослужений, и ныне сам выполнял  за него всю работу. Здесь, в храме, до сих пор мерцали огни свечей и пахло фимиамом.
- Один, - Ральф в одно мгновение помрачнел, на его лице отразилось сожаление, - Раньше со мной был мальчик Томас, он прислуживал при алтаре. Одним утром я не обнаружил его рядом. Он был одержим идеей найти своих родителей.
«А ты не смог остановить его» - отозвался внутри едкий голос. Ральф ощутил на себе новую волну гложущей вины.
- Вы измотаны, - заметил святой отец, обеспокоенно взглянув на Саманту, - Вам нужно отдохнуть. Понадобятся силы для того, чтобы дождаться того момента, когда будет обнаружена вакцина, - Ральф искренне надеялся на милость Господа и молился о тех, кто пал жертвой ужасной пандемии.

Ральф уловил усталое движение глаз и ноту негодования в голосе Саманты. Он не удивился: всегда находились люди, которые принимали его за фанатика, одержимого демагогией. Довольно часто священник сталкивался с насмешками и глумлением, но вскоре он просто перестал обращать на это внимание. Современное светское общество не желало понимать его выбор, а Ральф того и не просил.
Священник проследил за женщиной, что утомленно плюхнулась на первую попавшуюся лавку, и вскоре двинулся вслед за ней. Шаги его были легкими и практически бесшумными, лишь подол сутаны тихо шуршал внизу, задевая черные ботинки. Ральф осторожно приземлился рядом со своей новой знакомой, не поднимая на нее глаз.
- Вы ведь сами знаете, что это не так, - негромко отозвался пастор после некоторого молчания. Он оторвал невидящий взгляд от больших мраморных плит на полу и проницательно взглянул Саманте прямо в глаза.
- То, что там творится, не оставляет хворым и слабым шанса.
Он вспомнил тех, кого знал и просто встречал волею случая — детей, стариков, больных. Все они изначально были обречены на погибель. От подобных мыслей в груди неприятно потянуло. Между бровей Ральфа пролегла тревожная морщина.
- Не знаю, - честно ответил на вопрос священник, покачав головой, - Но молитва и надежда — это все, что у нас сейчас есть.
За окном по-прежнему пели птицы. Реки несли свои воды, дули ветра. Ральф не хотелось даже думать о том, что мир, каким он его знал, больше не существует.
- Вы ведь не отсюда, верно? - спросил пастор, взглянув на Саманту. Он вырос в Бернисе - в этом маленьком городке, где все друг другу давно примелькались, - но эту женщину никогда прежде не видел.
- Эта зараза... Она везде? - Ральф до последнего надеялся, что где-то в мире все еще оставался оплот спокойствия. Если это было действительно так, это значило бы, что далеко не все потеряно.

- Пистолет не сможет Вам помочь, когда патроны закончатся, - задумчиво отозвался отец Ральф, с толикой грусти взглянув на распятие. Он не хотел досаждать женщине или обижать ее, он лишь вспомнил «начало» — то время, когда отовсюду были слышны выстрелы и сирены. Люди пытались отбиваться, однако вскоре мир вокруг затих и растворился в тишине.
- Новый Орлеан... Когда-то я жил там, - вспомнив красивый собор и ухоженные детские классы, священник улыбнулся, - Прекрасное было время.

Жестокие слова вырвали Ральфа из воспоминаний, и улыбка пропала с его лица, уступив место задумчивости. Он поднялся с лавки и, кивнув женщине головой, попросил ее следовать за собой. Никакого душа в церкви, конечно, и в помине не имелось, но западной части притвора можно было обнаружить раковину с водой. Пока Саманта умывалась, отец Ральф занялся другими делами. В трапезной он наполнил тарелку для своей гостьи нехитрым угощением. Консервированная ветчина и горох — это все, что у него оставалось. Еды с каждым днем становилось все меньше, но Саманта наверняка была голодна, и пастор даже не думал о возможности сокрыть от нее пищу.
Он сидел молча, дожидаясь ее, и заканчивал свою ежедневную молитву обращением к блаженному Иосифу.

«Простри над каждым из нас твой верный покров, чтобы мы, по твоему примеру и с твоей помощью, могли вести благочестивую жизнь, мирно завершить её и достигнуть вечного блаженства на небесах… Аминь.»

Тихо вздохнув, отец Ральф перекрестился и поцеловал крестик розария, который после обмотал вокруг своей руки. На какой-то момент он так погрузился в себя, что даже не заметил появления женщины.